"Наш стиль стал совсем не тем, что мы сначала искали, и вышел за рамки понимания. Мы не хотели делать пародию на американскую музыку или что-то, похожее на панк. Это должно было быть что-то, что мы могли делать все вместе..." (Rammstein)

"С другой стороны, представьте себе, что мы изменим стиль и имидж в том направлении, в каком желали бы это видеть критики. Мы возьмем себе другое имя группы, отрастим волосы, прекратим фейерверки на сцене и заиграем чистенькиекие поп-мелодии. Что от нас останется? Ничего! Мы стоим там, где стоим. Мы такие, потому что мы такие! Мы не одни, кого журналисты обвиняют в фашизме. Этим упрекам подвержены были Die Artze и Die Kfupps. Ты сразу же становишься фашистом, если поешь по немецки и любишь жесткую музыку. Сейчас творится Бог знает что. Недавно показали по MTV репортаж о нашем туре, пленка была смонтирована так, что поневоле подумаешь, что мы фашисты, минимум - националисты. Иногда мы кажемся чужаками в собственной стране". (Кристов Шнайдер)

"Мои тексты возникают из чувств и из мечтаний, но все же больше от боли, нежели по желанию. Мне часто снятся кошмары, и я просыпаюсь ночью весь в поту, т.к. я вижу во сне жуткие кровавые сцены. Мои тексты - своего рода вентиль для лавы чувств в моей душе. Мы все с трудом пытаемся скрыться за благовоспитанностью и внешними приличиями, а на самом деле нами управляют инстинкты и чувства: голод, жажда, ужас, ненависть, жажда власти, секс и т.д. Конечно, есть еще дополнительная энергия в нас - это любовь. Без нее все человеческие ощущения угасли бы. Порыв и негативные чувства особенно опасны, если они зажимаются в сознании и подавляются. Мои тексты могут выйти на свет..." (Тилль Линдеманн)

"Секс - это 80% нашего творчества, но проблема в том, что хорошие слова уже заканчиваются. Приходится повторяться. Можно этого избежать, но как - мы пока не знаем". (Пауль Ландерс)

"Для меня жизнь вся состоит из отношений между мужчиной и женщиной, тебя и музыки... Тексты не являются скандальными, они просто любовные под острыми углами. Это пишется, чтобы выразить крайности жизни" (Тилль Линдеманн)

"Когда мужчина насилует ребенка, он становится на одну ступеньку, делящую его со зверем. Инцест, насилие, сексуальные домогательства - самые отвратительные преступления. Меня эта тема очень задевает. Я был потрясен, когда услышал об изнасилованных девочках в Бельгии, которые были убиты. У меня самого есть дочь. Когда я представляю себе, что такое может случиться с моей дочкой, я не знаю, что бы я сделал...". (Тилль Линдеманн)

"Животные спариваются друг с другом, и в этом нет инцеста в нашем человеческом понимании, любая самка после "этого" у животных не становится больной. Но маленькая девочка, которой отец говорит, что она держит неправильно столовый прибор или получила плохую оценку в школе, становится психически больной, если этот "отец" ее насилует. Если кто–то измывается над детьми, это противно, но если кто–либо ночью крадется в комнату к собственной дочери, то у меня в голове лишь одно: "Ты же зверь". (Тилль Линдеманн, песня "Tier")

"...люди сначала должны все хорошо обдумать и посмотреть дальше того, что они хотят увидеть, прежде чем выносить приговор. Во время футбольного матча, что является всего лишь игрой, всегда найдется 20 хулиганов, из–за которых весь шум и гам. И это черной тенью ложится на весь мир спорта. В чем виноваты футболисты и зрители, если пара безмозглых пытается все смешать с грязью? То же самое и с музыкой. Мы не можем контролировать, кто приходит к нам на концерты. Нет еще такого "удостоверения личности", в котором бы стояло, что кто–то является "правым". Если бы это было возможно, то на все сто процентов эти люди не попали бы на концерт. Но сегодня по кому–либо трудно определить это, фаны EBM выглядят частично как "бритоголовые" и наоборот". (Тилль Линдеманн)

"Мы никогда не были связаны с праворадикальными партиями и фашистами. Это полная чушь. Просто "Раммштайн" появился на музыкальной немецкой сцене как инородное тело, т.к. мы не придерживались никаких влияний. Мы не легкомысленные исполнители тяжелого металла с длинными волосами в коротких штанах. Люди не знали, в какой ящик нас запихнуть. "Правый" ящик находится ближе, потому что мы подавали себя очень твердыми, в длинных кожаных плащах - блестящий металл с обнаженными телами, с блестящей кожей. Мы хотели провоцировать людей, устроить что-нибудь сногсшибательное...". (Rammstein)

"Мы —немцы, поем по немецки, чувствуем себя немцами. Мы едины с этой страной. Плохо, что страна на 12 лет попала в грязные лапы - плохо, но колесо истории не повернуть вспять. Но была другая Германия, например, в 20 годы, в которой работали Брехт и Вейлл. Я с громадным удовольствием жил бы в Германии тогда - очень захватывающий период. К сожалению, такие десятилетия многими забываются, особенно прессой. У людей есть замечательная способность помнить все плохое. Единственное, отчего мне сейчас хочется блевать это приклеенный нам имидж фашиствующих рокеров. Нас можно обвинять в чем угодно только не в этом. Мы не хотим, чтобы так о нас думало общество. Без понятия, как мы избавимся от этой заразы. Потому что если ты возьмешься за оружие, то тебе еще более не поверят. A если ты не будешь отвечать на эти упреки, то скажут, что, мол, ты согласен. Замкнутый круг ". (Пауль Ландерс)

"Когда Тилль обжигается огнём, он стискивает зубы и задерживает дыхание - это помогает, но когда горячим газом, тут он чуть не в окно прыгает". (Кристиан Лоренц)

"Огонь очаровывает меня. Однажды я принес с собой два больших фейерверка на выступление и взорвал их между двумя песнями. Народ ликовал, а я обжег себе руки. Я нашел все это безумно хорошей идеей - то, что я между песнями не стою просто так, а чем-то занят. Я сделал себе перчатки, которые "плевали" огнем, затем защиту от огня. Один раз на наш концерт из-за сцены выскочили пожарные. Благодаря этому я случайно узнал, что нужно специальное разрешение, чтобы "играть" с пиротехническими эффектами. Так я сдал "экзамен" по обращению с фейверками. У нас есть знакомый, который был иностранным легионером и он доставал всегда "ТНТ" (взрывчатое вещество), чтобы мы могли делать бомбы. Мы положили взрывчатку в фотокассету, а потом засунули в купленную на рынке рыбу, чтобы испытать ее действие. Результат был таков: рыба совершенно исчезла, и от нее ничего не осталось. А однажды на фестивале в нашем гардеробе взорвалась такая коробка... Это был плохой номер. Теперь мы используем только проверенные взрывные снаряды". (Тилль Линдеманн)

"Нам нравится грохот и огонь, сначала мы хотели просто играть тяжелую, громкую музыку, как "Metallica". Но мы выглядели просто слишком добропорядочными и невзрачными, а мы не так легкомысленны, как американские рокеры. Поэтому мы всегда ставили на сцене много спецэффектов. Наш воинственный стиль не придуман, он самостоятельно развивается. Но есть живые сцены, которые для некоторых на границе хорошего вкуса и безвкусицы". (Рихард Круспе-Берштайн)

"Все началось с малого, когда наш певец Тилль перестал объявлять песни - когда он не поет, ему становится скучно, и он решил, что должно что должно что-то происходить на сцене. Он хотел взорвать, постановку и что ни будь поджечь. Ему мало было просто играть. С тех пор так и повелось. Если публике нравятся наши эффекты, мы их сохраняем. Что не проходит, сразу же убираем". (Оливер Ридель)

"Это специализация Тилля, он сообщает в них очень интимные подробности своей жизни, и интересуется садомазохистскими сценами. Нам тоже интересно, постольку - поскольку. Я не хотел бы влезть в шкуру Теля, внутренне он очень двойственный одновременно: моралист и торчок, он наслаждается и рыдает одновременно. Видимо, поэтому Тилль настолько убедителен в роли лидера группы. Она для него очень подходящая платформа, на которой он может становиться безумным. В какой то мере эта группа для всех нас является именно такой платформой. Это здорово, И мы бесимся, потому что убеждены: в жизни и так хватает нормальных вещей. Мы любим все экстремальное!" (Кристов Шнайдер)

"Многие из них думали, что кровь всего лишь кетчуп. Но ранения были настоящие, хотя и не запланированные. Христиан должен был попасть мне только по плечу, но он промахнулся и попал мне в висок. Слава Богу, раны были неглубокие, их не пришлось зашивать". (Тилль Линдеманн)